Читаем без скачивания ЯН целует ИНЬ. Повесть первая. Год 1997 - Дмитрий Ланев

Когда я вошел в дом, пожилая сторожиха стояла возле открытой двери своей квартиры и прислушивалась к чему-то, что, судя по ее скособоченной голове, происходило где-то на верхних этажах.

– Кажется, к вам пришли – произнесла она шепотом, увидев меня.

Больше она ничего не сказала, а продолжала напрягать свое сморщенное личико.

Я пошарил рукой в почтовом ящике, который оказался пустым, и стал не торопясь подниматься наверх. Действительно, на подоконнике между четвертым и моим пятым этажом сидели двое парней, к которым любой современный человек не задумываясь приклеил бы метку со словом «быки». Мощные фигуры с характерными округлостями накаченных мускулов, короткие стрижки, оставляющие головы почти без защиты от солнца, глаза, глядя в которые невольно вспоминаешь сказку «Огниво» и трех собак из нее. Один из парней поигрывал перочинным ножиком, втыкая его в горшок с геранью.

Я прошел мимо, скользнув взглядом по скучающим «быкам», уловив за спиной легкий ветерок от того, что они, вероятно, повернули друг к другу головы и обменялись коротким мычанием, и всунул ключ в свою дверь.

Я привык, входя в квартиру, с порога слышать музыкальный шум из комнаты Алексея. Как правило, я сразу же кричал что-нибудь вроде: «Брат, сделай музыку тише!», что, разумеется, было лишь средством подать сигнал о собственном появлении, а отнюдь не признаком моей раздражительности. При звуках моего голоса Алешка обычно выходил из своей комнаты и сообщал что-нибудь о том, кто мне звонил, или что мне пришло письмо. Потом я шел в гостиную, говорил привет всем, кто там мог быть, спрашивал, не звонил ли кто-нибудь еще, и уходил к себе, где плюхался в кресло в ожидании, когда мама разогреет ужин или, если было слишком поздно, соображая, чем заняться в первую очередь.

В этот раз в квартире было непривычно тихо, будто несмотря на поздний час в ней не было никого. Я скинул в коридоре ботинки и не снимая куртки прошел в гостиную, улавливая что-то необычное, если не сказать неладное. Оказывается, у нас были гости. Точнее, один гость. Он сидел за столом спиной к двери, сидел прямо, как Будда. Короткие черные волосы блестели, отражая свет всех пяти ламп в люстре. Руки он положил на стол перед собой. По другую сторону стола сидели мои родители. Отец, как и этот человек, сидел прямо и положив руки на стол, мать – съежившись и спрятав руки на коленях. Разница между отцом и незнакомцем была только в том, что отец казался более озабоченным происходящим. Он смотрел на свои руки и по выражению его лица казалось, что ему очень хочется пошевелиться.

Гость, а это был мужчина лет тридцати, был не худым, какими бывают слабые нездоровые жители городов в энном поколении, а скорее худощавым, что свойственно тем, кто много времени проводит (или по крайней мере проводил) на действительно свежем воздухе и с рождения вобрал в себя упорство зеленой травы, вылезающей весной из земли. Такие люди обычно знают, но не говорят другим, что они хотят в каждый миг своего существования. Выражение глаз у него было такое, как у степной хищной птицы, вынужденной томиться в вольере петербургского зоопарка.

Я прервал какой-то важный разговор, но никто не посмотрел в мою сторону, даже тогда, когда я прошел в дальний угол гостиной и сел, закинув ногу на ногу, в кресло. Мне всегда чертовски приятно было провалиться в глубокую мягкую пропасть, после чего я обычно нажимал на кнопку дистанционного управления телевизором. Только сегодня странное было кино.

Разговор так и не возобновился. Через минуту молчания гость пошевелил ладонями, раскрыв их и слегка придавив поверхность стола, поднялся и вышел, засунув руки в карманы пиджака. Этот его последний жест разрушил создавшийся образ необычного человека. Лучше бы он выплыл в той же глубокомысленной позе, которую так строго поддерживал за столом.

Отец тоже поднялся и проводил его.

– Уф! Просто гипнотизер какой-то! – сказал он, вернувшись в комнату и опустившись во втором кресле.

Глава 2

В комнату вошел Алексей. Его длинная фигура, на костях которой уже начало нарастать правильное – твердое в нужный момент мясо, появилась бесшумно. Брат явно стремился не привлекать к себе внимания, видимо, он чувствовал свою вину в чем-то и не хотел, чтобы ему о ней напомнили.

– Приходили родные этой девушки, – произнес отец, – Мы были вынуждены солгать.

– Этот парень ей никто! – горячо ответил Алексей.

Отец повернулся в мою сторону:

– Андрей, ты раньше бывал во дворе, может, видел когда-нибудь мужчину, который только что ушел?

– Он сказал, что он – брат Тамары! Неправда! – снова подал голос Алешка.

Я начал смутно догадываться о сути конфликта. Но не о его глубине.

– Если речь идет о внучке старого Мухадова, то я знаю только одного ее брата. Если у нее есть еще кто-нибудь, он появился в неподходящий момент – ответил я и краем глаза посмотрел на Алексея. Он правильно понял мой тон и повернулся, чтобы выйти. При этом он что-то хотел сказать, но промолчал и только коротко ударил кулаком в дверной косяк. В этом было мое влияние – именно я убедил его покинуть футбол и заняться боевыми единоборствами. Сам я иногда жалел, что меня в свое время не направили в этом смысле на истинный путь.

– Давайте ужинать! – это мама поднялась со своего места.

– Я приготовлю на пятерых. – прибавила она, выходя из гостиной.

Алексей ушел к себе. Через приоткрытую дверь до меня донеслась музыка, включенная негромко. Я подумал, что кто-то влияет на привычки брата. Сам я последовал за отцом, который скрылся в кабинете. Перед тем, как войти к нему, я зашел в свою комнату и достал из ящика стола утреннюю находку. Сквозь полиэтилен она не казалась столь удручающе мерзской.

– Вот что я нашел утром – сказал я, кладя мешок на стол перед отцом. – Только не надо доставать: очень неприятно пахнет.

Отец дотронулся до пакета, расправил полиэтилен, заглянул внутрь и откинулся в своем кресле назад.

– Чья это кроссовка?

– Алексея. – я сел на окно перед столом отца. В его кабинете не было места даже для пары стульев, кроме стола и кресла в нем смогли поместиться только книжные шкафы вдоль стен. Книг было много. Причем мне было трудно уловить смысл этого собрания. Ясно было только то, что отец покупал все, свидетельствующее о способности человека мыслить глубоко, широко и точно, а также то, что раскрывало границы мира за пределы, доступные среднему гражданину. Какое отношение имела, например, книга с названием «Скульптура и маски тропической Африки» к математике, которую отец преподавал в Политехе?

– Ладно, надо с этим разбираться – сказал отец и я понял, что больше ему сказать нечего. Или эта ситуация показалась ему достаточно сложной, чтобы делиться первыми догадками и строить умозаключения в присутствии неподготовленного слушателя. Я вышел и оказался на кухне, где вытащил прямо из-под рук матери мытую веточку укропа и уселся на табуретку, жуя ее. В гостиной затренькал телефон – это отец набирал чей-то номер по параллельному аппарату из кабинета.

Разговаривал он минут десять, после чего положил трубку и заглянул в кухню.

– Андрей, зайди ко мне – попросил он.

– Ситуация непроста – начал он, снова садясь в кресло, а меня кивком головы послав на подоконник перед столом. – Я позвонил Олегу Афанасьевичу, и вот что он смог сообщить. Впрочем, он скоро приедет к нам, но пока надо знать, что… – и отец кратко передал содержание своего разговора.

Олег Афанасьевич был старинным другом отца, преподавателем восточного факультета Университета, большим специалистом во многих дисциплинах, в том числе религиозных культах Азии и Востока. Как многие умные люди он имел если не привычку, то по крайней мере способность заставлять себя смотреть в разные стороны, в том числе отличные от тех, куда направлено общественное зрение или зрение политиков. Такие люди похожи на коллекционеров бабочек, живущих в задымленном и пропыленном городе, где вместо насекомых по ветру могут пролететь разве только лепестки сгорающего мусора. Я живо представил, как пожилой и грузный Олег Афанасьевич расправляет лимонные крылышки какого-нибудь неказистого чешуйчатокрылого и вспоминает душистые поляны, где такие твари летают в полном неведение о грохочущем промасленном мире, в котором некоторым из них предстоит окончить свой чудовищно краткий век.

Олег Афанасьевич сообщил отцу о том, что несколько десятилетий назад в пустынных районах Азии, среди бедного и голодного местного населения появилось новое религиозное течение, смысл которого в том, что именно из прожженных солнцем пустынь начинается новая эра в истории человечества: остальной мир, разрушенный изнутри собственными пороками, собственными безумными желаниями и прочим, о чем можно прочитать или услышать в тысячах более приятных, чем безводная пустыня, местах, неминуемо погибнет и поэтому предназначен в жертву новому порядку. Последователи нового учения некоторое время были лояльны ко всему, на их взгляд, вредному, что неслось в их пески вместе с ирригационными сооружениями и прочими благами цивилизации, тихо сторонились чужого и укрывались в своих шатрах. Но вскоре из них выделилась особенная ветвь, которую составили в основном образованные дети немногих относительно богатых последователей новой религии – вождей племен, каких-нибудь родовитых старцев. Эти умные дети, в один прекрасный момент повзрослевшие и прозревшие, если прозрением можно считать понимание преимуществ, которые дает обоснованная агрессивность по отношению ко всем остальным людям, вышли из пустынь, поселились в городах всего мира, перестали сторониться цивилизации в той степени, какая еще не заставляла их расслабляться, смешали свою религию с национализмом, понимаемым широко (как белое и черное, янь и инь), и стали зарабатывать деньги, проводя крупные финансовые операции, увлекшись недвижимостью, добывающей промышленностью, наркотиками, оружием, работорговлей и подобными выгодными темами. Плохо было то, что все происходило до боли вызывающе и в ряде случаев вполне легально. Боль, разумеется, испытывали только люди вроде Олега Афанасьевича, знающие предысторию; простые жители многих стран, недовольные ужасным смешением цветов на традиционно бледных улицах любого из оплотов современной цивилизации, только морщилась и жаловались друг другу. Казалось привычным, когда в национальных конфликтах сильной стороной выступают условные «белые». Немцы против турок, французы против африканцев, русские против всех с Кавказа, а тут оказалось, что неимоверная сила скоплена и в противоположном лагере. И если прошлый национализм имел экономические причины и мог быть преодолен применением понятных и доступных методов управления государствами, то новый национализм сам был оружием, одним из видов оружия, которым владела быстро распространяющаяся по всему миру новая религия, обоснованность притязаний которой на лидерство было трудно оспорить. Можно, но трудно, для этого нужно было иметь особую подготовку, особые навыки и представления о справедливости, личном и общем благе, о прошлом и будущем, о массе вещей, необъятных для простого мозга. Могучий ум мог быть лишь одним из условий успеха в такой борьбе. Упреки новой религии старому миру на первый взгляд казались столь справедливыми, что голоса ее апологетов, пока еле слышные, казались голосами самой природы. Так дождь смывает следы протектора на песке, циклон сносит дома, но не сдвигает скалы рядом с ними. У тех, кто знакомился с проблемой, опускались руки. Только привычки поколений, привязанность к имеющим древние корни эстетическим взглядам восставали против грядущих изменений.